Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]

— С какой свадьбы? — замирая, спросил Ванята.

Дед Антоний вздохнул во всю ширину груди, махнул отрешенно рукой.

— С Фроськой обвенчаться возмечтал. В лавке которая торгует. Давно он ей письма писал… Ты, Ванята, не того, — при чем тут слезы? Пошли, парень. Вставай!

Дед Антоний взял Ваняту за руку и повел по дороге. Он хотел отвлечь Ваняту, а может, и самого себя от мрачных, непрошеных мыслей, без умолку рассказывал все, что приходило вдруг на память.

— Проводили меня, в общем, Ванята, на пенсию, костюм подарили, часы от эти в презент купили. Узнали, что разбил свои, ну и уважили. Всю область объездили, а нашли. «Пал Буре» по названию. Помнишь часы мои прежние? Как звери ходили!

Дед Антоний вынул из кармана часы с медной цепочкой и поболтал возле уха, как тухлое яйцо. Часы торопливо застрекотали колесиками и виновато смолкли.

— Пружина, видать, лопнула, — сообщил дед Антоний. — А так — ценная вещь… Мне, Ванята, теперь часы ни к чему. У меня времени с верхушкой, до самой смерти хватит. К вам вот приехал. Председатель лично послал. Узнал про твоего отца и сказал: «Мотай, дед, скорее, к Пузыревым, зови обратно». Поедешь, что ли? Гришка там Самохин ждет. Отдайте, говорит, крючки Ваняте — дружба у нас…

Много еще мог рассказать Ваняте дед Антоний, потому что дорога длинная, а память человека — еще длиннее. Но из-за поворота выскочила на полном газу бортовая машина. Шофер круто затормозил возле путников. Высунул голову из кабины.

— Эй, парень! — крикнул он. — Встретил отца?

Дед Антоний подошел к машине, сердито сказал:

— Чего орешь на весь степь? Тоже мне хлюст! Подвезешь ай нет? Открывай калитку…

Шофер безропотно дернул ручку, впустил в кабину деда Антония. Ванята полез по скату в кузов. Машина подождала минуту и снова помчалась вперед.

Платон Сергеевич стоял возле зеркала, надевал галстук. Он увидел, как открылась дверь и в просвете ее появилась голова мальчишки в кепке, похожей на голубятню.

— Можно, Платон Сергеевич?

Парторг подергал узелок галстука, распустил его, как шнурки на ботинках, обернулся к нежданному гостю.

— Заходи. Галстуки умеешь цеплять? Что-то не получается. Забыл систему…

Ванята вошел в комнату. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как был он в гостях и пил чай с конфетами. Стоял возле окошка стол, заваленный книжками и бумагами, висела на стене фотография, в стакане с водой краснели три гвоздики.

Только Платон Сергеевич был каким-то иным, непохожим. Наверно, от того, что в новом пиджаке вместо гимнастерки и в белой рубашке с непослушным воротничком.

— Не умеешь, значит, цеплять? Ладно, без украшения обойдемся. Какая твоя точка зрения?

— Не знаю, Платон Сергеевич… Я знаете чего к вам?

— Конечно! Ссориться пришел. Сколько мы с тобой не разговаривали?

— Неделю…

— Плохо считаешь. Неделю и четыре дня. Точно помню.

— Я же не хотел. Это так получилось… я рассказать пришел… можно, Платон Сергеевич?

— Давай… садись на диван.

Ванята сел, положил руки на колени. Еще одно слово Платона Сергеевича, один вопрос, — и он расскажет все. Ему можно говорить. Он поймет…

Платон Сергеевич сидел рядом, с любопытством поглядывал на Ваняту. Он еще больше похудел. Только в глазах, как прежде, светились веселые огоньки. Погаснут на миг и снова разливают вокруг светлое, доверчивое тепло.

— Не нравишься ты мне сегодня, — сказал парторг. — Что там у тебя — говори. А то в клуб опоздаем…

В горле Ваняты что-то запнулось — тугое, противное. Он закрыл лицо ладонями и тихо заплакал.

— Я не могу больше, Платон Сергеевич. Я никуда не пойду…

— Что ты? У нас же праздник! Дожинки. Вот чудак!

Платон Сергеевич придвинулся к Ваняте, обнял его за плечи крепкой, дрогнувшей на миг рукой.

— Перестань! Ты ж все-таки мужчина! Тетка Василиса говорила — шапку партизанскую к зиме подарит… Хватит сырость разводить. Я ведь тоже человек…

Ванята не отнимал ладоней от лица. Будто в ковшик, падали в них одна за другой теплые, соленые слезы.

— Я к вам пришел, Платон Сергеевич. Я все хотел рассказать… — Он умолк на минуту. Сдерживая дрожь в голосе, быстро обронил: — Платон Сергеевич! Женитесь на моей маме. Я разрешаю…

Платон Сергеевич еще крепче сдавил рукой Ваняткино плечо, прижался щекой к его мокрому лицу.

— Воробей ты, воробей… Вот, значит, чего поссорился! Мне ж об этом и думать нельзя… Ну не плачь, не надо, Ванек!

Услышав, как по-новому прозвучало его имя, Ванята съежился и притих. Будто боялся разрушить неожиданное очарование слов парторга.

Они сидели вот так несколько минут. Потом Ванята поглядел на парторга снизу вверх — ласково и в то же время по-мужски серьезно.

— Платон Сергеевич! Я вам честно о маме говорю. Я…

Платон Сергеевич быстро поднялся, одернул полы пиджака.

— Не смей об этом! Я тебе запрещаю!

На лбу парторга, разделяя брови, прорезалась глубокая ямка. Он искал слова, чтобы высказать мысли, которые теснились в груди и которые должен понять сейчас мальчик в синем комбинезоне.

— Ванята! — сказал он. — Если ты хочешь, можешь быть моим сыном. Чтобы все у нас с тобой пополам было: и радости, и заботы, а если надо — на войну тоже вместе. Ты слышишь?

— Слышу, Платон Сергеевич…

— У меня никого на свете нет. Ни жены, ни детей. Я тебе уже говорил… Будешь моим сыном?

— Буду, Платон Сергеевич.

— А не торопишься? Я ведь человек строгий. У меня, знаешь!..

— Платон Сергеевич, Я уже все продумал, — поспешно и горячо сказал Ванята. — Я согласен. Я вас ни капельки не боюсь!

Платон Сергеевич весело и шумно рассмеялся.

— Не боишься, значит? Ну это мы еще посмотрим!

Потом он снова стал серьезным. Прошелся к тумбочке, на которой стоял стакан с тремя гвоздиками, и вернулся к Ваняте.

— Ну что ж, если ты все продумал, я тоже согласен, — сказал он. — Только смотри: чтобы слушать меня и достойно жить. Хочешь так?

— Хочу, Платон Сергеевич!

— Честно?

— Я ж сказал — я честно…

— По-партийному?

— По-партийному, Платон Сергеевич!

— Давай руку. Вот так! Теперь иди умойся. Чернила на носу. Ты что — носом пишешь?

— Я сегодня не писал, Платон Сергеевич…

— Не рассуждай! Раз отец сказал, значит, точка. В коридоре умывальник.

Ванята долго плескал в лицо холодной водой, тер щеки полотенцем. Посмотрел в круглое зеркальце на стене, смахнул пальцем последнюю слезу и вошел в комнату.

— Эликсиром брызнуть? — спросил парторг, кивнув головой на пузырек с красной резиновой грушей.

Ванята улыбнулся.

— Не надо. И так сойдет.

— Тогда пошли. Опаздываем уже.

Платон Сергеевич вел за руку Ваняту. На пиджаке его позванивали тихим серебряным звоном ордена и медали. Ванята старался не отставать, шагал рядом со своим новым отцом размашистым шагом.

— Всех на дожинки пригласили? — спросил погодя Ванята.

— А как же! Всю вашу бригаду. Не веришь разве?

— Я просто так… Стенную газету возле клуба видел. Там только ухо Сашкино получилось. Не попал он в кадр…

— Верно, что не попал, — ответил парторг. — Я уже давно про этого Сашку думаю. Надо из него все-таки порядочного человека сделать. Какая твоя точка зрения?

— Не знаю, Платон Сергеевич. Он…

— Нет, тут даже думать нечего… Сашка же сейчас, ну как тебе лучше сказать, ну, как крот, что ли, — вслепую живет. Куда толкнут, туда и лезет… Сам я, Ванята, виноват. Сплоховал, одним словом…

— При чем тут вы, Платон Сергеевич?

— Отцу Сашкиному давно надо было гайку потуже завернуть. А я, видишь, промазал, смалодушничал… Ну ладно, разберемся еще. Рано тебе это пока знать…

Ванята зашел чуть-чуть вперед, не выпуская ладони из руки парторга, заглянул ему в лицо.

— Платон Сергеевич, а вы ж сами говорили: детям все надо знать — и про жизнь и про смерть… Помните?

— Конечно, помню… Соберусь с мыслями и все расскажу. С тобой ведь ухо востро надо держать! К каждому слову цепляешься…

Платон Сергеевич прошел несколько шагов, улыбнулся чему-то и сказал:

— А все-таки ты, Ванята, еж! Нет-нет, не оправдывайся! Все равно не убедишь… Давай нажимай, а то, в самом деле, к шапочному разбору придем.

На дворе еще было светло, а возле клуба уже горели электрические лампочки. В фойе играл оркестр, за окнами кружились пары.

У подъезда толпились мальчишки и девчонки. Они были чем-то взволнованы и возмущены. Вокруг стоял шум, хоть уши затыкай. Громче всех орал Пыхов Ким. Ванята сразу узнал голос своего беспокойного, обидчивого друга.

— Пошли скорее, — сказал Ваняте парторг. — По-моему, там кого-то убивают.